Море и рыбаки. Страница 1

Неприятности начались — и не в первый раз — с яблока.

На белом, без единого пятнышка, столе бабани Громс-Хмурри их лежал целый кулек. Красных и круглых, блестящих и сочных. Знай они, что их ждет, они бы затикали, как бомбы.

— Бери все. Старый Гоппхутор сказал, что даст мне еще сколько угодно, — маманя Огг искоса глянула на свою подругу-ведьму. — Вкусные! Чуток сморщенные, но лежать могут хоть сколько.

— Он назвал яблоко в твою честь? — Каждое слово бабани прожигало воздух, как капля кислоты.

— За мои румяные щечки, — пояснила маманя Огг. — А еще в том году я вылечила ему ногу, когда он сверзился с лестницы. И составила притирание для лысины.

— Не больно-то помогло твое притирание, — заметила бабаня. — И ходит он в таком парике, что живому человеку напялить просто грех.

— Зато ему было приятно, что я о нем забочусь.

Бабаня Громс-Хмурри не сводила глаз с кулька. В горах, где лето жаркое, а зимы холодные, фрукты и овощи всегда росли на славу. Перси же Гоппхутор, первейший огородник, как никто другой умел с помощью кисточки из верблюжьей шерсти устроить садовым растениям разнузданные любовные забавы.

— Он свои яблоньки по всей округе продает, — продолжала маманя Огг. — Чудно, как подумаешь, что вскорости маманю Огг испробует тыща народу…

— Еще тыща, — едко вставила бабаня. Бурная юность мамани была для нее открытой книгой (в невзрачной, впрочем, обложке).

— Ну спасибо тебе, Эсме. — Маманя Огг на миг пригорюнилась и вдруг с притворной жалостью охнула: — Эсме! Да тебе никак завидно?

— Мне? Завидно? С чего бы? Подумаешь, яблоко. Велика важность!

— Вот и я думаю. Это ведь он просто чтобы польстить старухе, — сказала маманя. — Ну а как у тебя дела?

— Хорошо. Просто замечательно.

— Дров на зиму запасла сколько надо?

— Почти.

— Славненько, — протянула маманя. — Славненько. Они посидели молча. На подоконнике, стремясь вырваться на сентябрьское солнышко, тихо колотилась бабочка, разбуженная неосенним теплом.

— А картошку-то… Выкопала уже? — спросила маманя.

— Да.

— У нас в этот раз богатый урожай.

— Это хорошо.

— А бобы засолила?

— Да.

— Небось ждешь не дождешься Испытаний на той неделе?

— Да.

— Готовишься?

— Нет.

Мамане почудилось, что, несмотря на яркое солнце, в углах комнаты сгустились тени. Сам воздух потемнел. Домишки ведьм со временем становятся очень чувствительны к переменам настроения своих обитательниц. Но маманя не вняла предупреждению. Дураки неудержимо несутся навстречу неприятностям, но в сравнении со старушками, которым уже нечего терять, они просто ползут как улитки.

— Придешь в воскресенье обедать?

— А что будет?

— Свинина.

— С яблочной подливкой?

— Да…

— Нет, — отрезала бабаня.

За спиной у мамани послышался скрип: дверь распахнулась настежь. Обычный человек, чуждый чародейства, непременно нашел бы этому разумное объяснение — просто сквозняк. И маманя Огг вполне могла бы с этим согласиться, если бы не два очевидных для нее вопроса: почему сквозняк это сделал и как ему удалось откинуть крючок?

— Ну, пора мне, заболталась. — Она проворно поднялась. — В это время года вечно дел по горло, верно?

— Да.

— Так я пошла.

— До свидания.

Маманя заспешила по дорожке прочь от дома. Сквозняк захлопнул за ней дверь.

Ей пришло в голову, что, пожалуй, она малость переусердствовала. Но только малость.

Жизнь ведьмы (есть такое мнение) нехороша тем, что приходится хоронить себя в деревенской глуши. Впрочем, маманю это не удручало. В деревенской глуши было все, чего могла пожелать ее душа, хотя в юности она пару раз жаловалась на нехватку мужчин. Побывать в дальних краях любопытно, но если говорить серьезно, кому они нужны? Там, конечно, незнакомая выпивка и харч диковинный, но вообще-то на чужбину хорошо съездить по делам, чтобы после вернуться домой, туда, где настоящая жизнь. Маманя Огг прекрасно чувствовала себя в маленькой деревушке.

Само собой, размышляла она, пересекая лужайку, вид из окошка у Эсме не тот. Сама маманя жила в поселке, а вот за окнами бабани открывались лес и равнинное приволье — до самой дуги плоскомирского горизонта.

Зрелище, от которого, по мнению мамани, запросто можно спятить.

В свое время ей объяснили: мир, круглый и плоский, летит сквозь просторы вселенной на спинах четырех слонов, стоящих на панцире черепахи, и незачем выискивать в этом смысл. Происходило все упомянутое Где-то Там, с равнодушного благословения мамани: глобальные вопросы не занимали ее до тех пор, покуда у нее сохранялся личный мирок радиусом десять миль, который она носила с собой.

Но Эсме Громс-Хмурри такое крохотное царство не устраивало. Она была из других ведьм.

Маманя считала своим священным долгом не давать бабане Громс-Хмурри заскучать. Яблоки, если разобраться, мелочь, ничтожная шпилька, но Эсме непременно требовалось что-нибудь эдакое, чтобы всякий день чувствовать: жизнь проходит не зря. И если это что-нибудь — зависть и досада, пусть так. Теперь бабаня придумает мелкую месть, пустячное унижение, о котором будут знать лишь они с маманей, — и утешится. Маманя отлично знала, что способна поладить с подругой, когда та не в духе. Другое дело, если бабаню Громс-Хмурри одолеет скука. От скуки ведьма способна на все.

Расхожее выражение «каждый развлекается как умеет» звучит так, словно это умение сродни некой добродетели. Возможно. Однако нет хуже, чем когда ведьма заскучает и примется сама себя развлекать, ибо есть люди, у которых на редкость превратные представления о веселье. А такой могущественной ведьмы, как Эсме, здешние горы, без сомнения, не видели уже много поколений.

Впрочем, близились Испытания, а это всегда на несколько недель приводило Эсме Громс-Хмурри в порядок. Она кидалась в бой, как форель — на блесну.

Маманя Огг всякий раз с нетерпением ждала Испытаний Ведьм: прекрасный отдых на открытом воздухе плюс большой костер. Слыханное ли дело — Испытания Ведьм без хорошего заключительного костра!

А после можно печь в золе картошку.

День плавно перетек в вечер. Из углов, из-под столов и табуреток выползли тени и слились в одну большую тень.